Воспоминания Анны Вакуровой (Павлюченковой), одной из узниц концлагеря «Каменка» в Смоленской области
Неподалёку от деревни Дубровка Смоленского района, на чёрном бетонном постаменте стоит внушительных размеров камень. У этого валуна очень важная миссия: указывать то место, где меньше века назад располагался фашистский концлагерь «Каменка». Его заключёнными были семьи партизан, то есть в основном —женщины и дети…
Этот лагерь просуществовал совсем недолго: с 1942 по1943 годы. Но сколько судеб безвозвратно разрушены за это время, у скольких мальчиков и девочек безжалостно отняли детство! В преддверии 80-летия Великой Победы корреспондент «ПРО РЕГИОН» встретилась с бывшей узницей лагеря «Каменка» Анной Леоновной Вакуровой (Павлюченковой). Её воспоминания о войне, о помощи Володе Куриленко, о встрече с будущим мужем — в этих бесценных строках.
Братья-партизаны
Когда началась война, мы жили в деревне Зыки Касплянского района. Семья у нас была большая, многодетная — шесть детей. Отец, Павлюченков Леон Игнатьевич, полностью ослеп, а наша мать, Агриппина Савельевна, была передовиком производства. До войны её даже вызывали на слёт передовиков в Смоленск, где наградили ботинками на каблуках и кубовой юбкой.
К осени 1941 года двое моих братьев ушли в партизаны. Старшему, Косте, на тот момент было 17 лет, он был дружен с Володей Куриленко. Перед войной райкомом комсомола из самых активных комсомольцев была организована подпольная группа, участников которой (в том числе Костю) и направили на помощь партизанам. Так брат оказался в одной группе с Куриленко.
Младшему Василию было всего 14, но он увязался за старшим и тоже попал в отряд. Вместе с другими мальчишками он собирал патроны, передавал в отряд хлеб, который пекли женщины в нашей деревне. А летом 1942 года он был помощником Матрёны Вольской (памятник ей установлен в Смоленске), которая сумела вывести с оккупированной территории более чем 3000 детей.
Пришла война!
В нашу деревню война пришла не сразу. Помню, как в один из летних дней 1941 года мы услышали во дворе шум и грохот. Как потом оказалось, подъехали мотоциклы, но мы не знали тогда, что такое мотоциклы: в нашей маленькой деревне мы такое не видели ни разу. Мама от испуга начала нас прятать, в итоге закрыла в амбар. Брату было тогда 4 года, мне — 5 лет, а сестре Нине — 11. Нам удалось сделать дырку в стене, и мы стали смотреть, что происходит.
Видим — подъехали к дому моего дяди, Корнея Игнатьевича, остановились возле колодца с «журавлём» (он был такой единственный в деревне). Вывели престарелого Корнея Игнатьевича и заставили поднимать воду и заливать её в радиаторы. То ли они не знали, как пользоваться таким колодцем, то ли просто не захотели делать это сами, а может, решили таким образом показать свою власть. Старшие потом говорили, что это были не немцы, а финны.
Однако Корней Игнатьевич был болен, да и возраст у него уже был солидный. И вот заправил он три или четыре мотоцикла — и стало ему плохо. А те его принялись быть и хохотали: мол, давай, заливай ещё. Он упал, и в это время из дома выбежала его дочь Зина, стала защищать отца, плакала, пыталась поднять. Мы побежали к матери, кричим: «Мама, там Зину вывели!». А она нам: «Сидите, сидите!». И мы сидели, больше ничего не видели. Только узнали потом, что Зину поставили на какой-то учёт и осенью забрали в Германию. Ей было 17 лет… Вот так мы впервые увидели войну.
«За помощь партизанам — смерть!»
13 мая 1942 года был ранен Володя Куриленко. Накануне его группа с подрывниками (среди них — командир отряда Константин Иванов и Анатолий Карлович Кирш) взорвали эшелон. Володя Куриленко был у них проводником, так как очень хорошо знал местность. После успешной операции остановились в Саленках, в доме Цирюльникова. Но кто-то доложил, что в деревне находятся партизаны, приехали каратели и началась перестрелка. Костя Иванов первым делом стал выставлять через окно двоих детей — и был убит. Куриленко ранили, и Кирш буквально на себе вынес его из дома. Но куда нести — не знал, так как в нашей местности ориентировался плохо. Когда дошли до нашей деревни, Володя сказал: «Третья хата справа» и указал на наш дом. Он у нас часто бывал, так как хорошо знал брата.
Мы спали на печке, когда началась суматоха. Смотрим: лежит человек, мама вокруг него хлопочет, полотенца достаёт, ведь не было никакого перевязочного материала. А он очень стонал и всё время просил: «В отряд, мне надо в отряд!». На углу (столбов тогда в деревне не было) висел большой плакат с черепом и подписью: «За помощь партизанам — смерть!». Но тем не менее мама и Кирш взяли на руки Куриленко и отнесли в баню, где хранилась и сушилась льнотреста. Уложили его там, мама принесла все тёплые вещи, которые смогла найти, накрыла, а он только стонал и просился в отряд. Надо везти в отряд, а это 25-30 километров! Мама вывела чужую лошадь (у нас своей не было), уложила Володю в телегу, накрыла льнотрестой, а Кирша переодели в простую сельскую одежду, чтобы не узнали. Но доехать не успели: по дороге Куриленко умер.
Карателям нас выдал староста. Семья уже была на подозрении, а когда узнали, что помогли Куриленко… Помню, как маму выводили на расстрел. У полицаев политика была такая: расстреливали обязательно группами, человек по шесть-семь, а родственников с детьми заставляли смотреть, как допрашивают и казнят. И вот пришли в наш дом, сначала подошли к слепому отцу: «Собирайся, хозяин!». Он говорит: «Я не могу, мне нужен поводырь». Расстреливали всегда возле большой сосны, она и сейчас на месте. Тогда, говорят: «Давай ты, хозяйка, собирайся!». Мама хотела взять из люльки младенца (мою сестру Тоню, которой тогда всего шесть месяцев было), а полицай заругался на неё: «Зачем тебе ребёнок, ты на расстрел идёшь!». Но немец разрешил взял малышку. Не только мама была с детьми: и другие женщины, которых вывели в тот день, были с детьми. И вот, когда по первому человеку дали залп, шестимесячный ребёнок так закричал, заплакал, что расстрел остановили, а маме велели привести корову.
«Детей выводили, чтобы показать, как мучают людей…»
В октябре 1942 года к нашей деревне подогнали повозки. Маму и нас, троих детей, в чём были покидали в эти повозки. Старшую сестру Нину соседка успела как-то спрятать. Повезли в Каменку, где мы восемь месяцев жили на соломе, человек 30 в одной хате. Там же были бараки, хозяйственные постройки, например, кухня, где на всех готовили баланду. Взрослых каждый день выводили на работу, они строили стратегическую узкоколейку на Велиж-Невель. Это был настоящий лагерь, за колючей проволокой, с собаками, охранниками с автоматами, но, в отличие от других лагерей, там не делали опытов над людьми. Вместо этого нас, детей, регулярно выводили, чтобы мы видели, как пытают, мучают и вешают людей. Молодёжь угоняли в Германию, в том числе — мою двоюродную сестру Зину, которая заступилась за отца тогда, у колодца. Только в 1945 году она вернулась, её фотография даже есть в музее Великой Отечественной войны.
12-летняя сестра Нина, которая осталась в деревню, к зиме услышала, что некоторым в лагере приносят передачи. А это ведь всего 12 километров от нашего дома! Несколько раз она обращалась к старосте с просьбой, на коленях, как говорили потом, стояла, вымаливала, чтобы разрешили ведро картошки передать маме с тремя детьми. Он разрешил, и она сама за 12 километров повезла эту картошку. Её пропустили, был пропуск, но в это время те, кто там дежурил, эту картошку на глазах голодных детей растоптали в снегу, но не допустили.
Со слезами на глазах
В 1945 году я уже училась в 1 классе Пореченской школы. До войны там же учились мой брат и Володя Куриленко. Директором школы был Виктор Захарович, прекрасный баянист, который пришёл с фронта. Помню, как все мы после новости об окончании войны выбежали на улицу: кто-то плакал, кто-то в ладоши хлопал. Был небольшой митинг прямо в школе. Я это очень хорошо помню. А потом меня поставили на стул, и я пела песню «Сулико».
Любовь без срока годности
В 1954 году я окончила техникум и по распределению отправилась в Горьковскую область. Должна была попасть на завод имени Сталина, но попросили поменяться с другой девушкой: мол, у неё маленький ребёнок, а там, куда её определили, нет детского сада. Я согласилась и ждала, пока за мной придут и отведут на новое место работы. Заходит молодой человек в бушлате (он служил на флоте), руководитель показывает на меня и говорит: «Вот эту девушку отвезёте на завод складных ножей. Только с чемоданом ей помогите». Он берётся за красивый кожаный чемодан, и тут руководитель ему говорит: «Нет-нет, это не ваша девочка. Ваша вот!» — и показывает на мой чемодан: деревянный, с замками, тяжёлый. А до трассы, где мы должны были поймать попутку, было полтора километра. Февраль, снегу намело, он злой идёт с моим тяжёлым чемоданом, а его вдобавок по дороге все спрашивают: «Что это ты, Колька, невесту себе везёшь?». Ждать долго пришлось, а я легко одета была, замерзла страшно. Когда подъехала обещанная нам машина с кукурузой, сидевшие там женщины тут же сделали ямку в семенах и меня посадили туда, чтобы грелась. Так мы до больницы доехали, а оттуда ещё пришлось лошадку вызывать, так как машина в снегу застряла. Вот такое у нас запоминающееся знакомство с будущим мужем получилось! Несколько лет назад золотую свадьбу отметили!
Фото: Александр Губарев
Газета ПРО РЕГИОН ранее писала об Иване Фомченкове — журналисте и комиссаре партизанского отряда из Ярцевского района.
